Дьявольская игра - Страница 33

— Теперь самое сложное. Надо определить, сколько кожи удалить, — сказал Майк.

С помощью большого зажима, вставленного под отслоенный участок кожи, он начал ее натягивать к уху. Когда кожа легла на место, но не слишком натянулась, Майк начал подрезать избыточные участки кожи, пока полностью не зашил тончайшими шелковыми черными нитками весь разрез, имеющий форму хоккейной клюшки. Сделав последний стежок, он взглянул на часы.

— Сорок минут, — сказал он, — Кардоза укладывается в двадцать пять.

— Когда проработаешь с его, тоже станешь таким быстрым, — успокоил его Петри.

— Может, другая сторона пойдет быстрее.

Со второй стороной лица он справился всего за тридцать минут, и, когда отошел от стола, с галереи послышались приглушенные возгласы одобрения наблюдавших за операцией студентов и свободного персонала.

— Теперь дадим ему примерно шесть недель, скажем, три на заживление разрезов и три на избавление от экхимозов, когда кожа примет нормальный вид, — сказал Майк и начал снимать перчатки, — и он будет выглядеть на десять лет моложе, а может, и больше.

— Это как раз будет соответствовать его характеру, — заметила медсестра-стажер, которая убирала инструменты. — В прошлом году я была на одном из его занятий, и если какой-либо девушке удавалось выйти из его приемной необщипанной, она могла считать, что ей повезло.

— Или не повезло, — продолжила тему вторая сестра. — Не секрет, что глубина этого «обследования» впрямую связана с уровнем оценки за прослушанный курс.

— Между прочим, мисс Скарлет, — спросил Петри первую студентку с выражением истинной невинности на лице, — а что вы получили?

— Я получила Б с плюсом, — призналась та и засмеялась, — но если бы я не боялась щекотки, могла бы получить А.

6

Майк отдал необходимые распоряжения для заполнения истории болезни пациента, принял душ и переоделся, перед тем как направиться в палату Жанет Берк. Виденный сон и проведенные за городом выходные заставили его на секунду задуматься, но когда он открыл дверь палаты, то нашел девушку сидящей на стуле у кровати с книгой в руках. Ее волосы были связаны на затылке ленточкой, и Майк с удовольствием заметил, что она была самой собой, а не тем саркастичным, циничным созданием со странным блеском в глазах. Ее же собственные глаза становились все более прекрасными по мере того, как припухлость лица, спрятанного под пластиковой маской, начала постепенно спадать.

— Я только что закончил операцию на лице нашего друга доктора Маккарти, — сообщил он ей.

— Я знаю. Он на нашем этаже. Доктор приходил вчера вечером и рассказывал, что сперва вы хотели нарастить его впалый подбородок за счет куска его носа.

— Он решил сохранить свой шнобель, поэтому мне пришлось взять фрагмент кости из другого места.

— Как тот, который вы вмонтировали над моей верхней челюстью.

— Примерно так. Как вам понравился доктор?

— Вчера вечером он вел себя вполне прилично. Он говорил в основном о Лин и объяснил, почему она была такая.

— Да? Что же он сказал?

— Он считает, что она была психопатом, рожденным без осознанных моральных устоев. Условия жизни в детстве усугубили это состояние. То, что он сказал, вполне совпадает с тем, что я уже сама знала по ее рассказам.

— Похоже, у нее не было шанса стать кем-либо еще, кроме того, кем она стала, — бунтарь без причины.

— О нет. У нее была причина. Она ненавидела всех, кто думал не так, как она.

— Но вы же не думали как она. Почему же бы считаете, что она вам доверяла?

— В некоторых вещах мы сходились.

Он посмотрел на нее настороженно:

— Например?

— Мои родители погибли, когда мне было только три года. Несмотря на то что дядя Джордж был ко мне очень добр, я все же не могу избавиться от какого-то чувства неприязни к ним за то, что они оставили меня одну. Повзрослев, я поняла, что это чувство необоснованно, но потребовалось много времени, чтобы избавиться от него, от чувства обиды на них и на весь мир за то, что я осталась сиротой и у меня не было родителей, как у других детей. По-моему, Лин даже и не старалась переступить через свою изначальную ненависть. Она всегда стремилась отомстить миру, делая свои взрывы все более разрушительными для всего живого.

— Вы рассказываете об этом в своей книге?

— Да.

— Вам когда-нибудь приходила в голову мысль, что она использовала вас как посредника? Она использовала вас, чтобы рассказать людям о себе так, как хотела бы себя представить в их глазах.

— Конечно, но это было сначала. — Этот вопрос, похоже, ее нисколько не обидел, что его весьма удивило. — Но по мере того как наши отношения крепли, особенно когда она была в тюрьме, мне кажется, она наконец поняла, что меня интересует в ней личность, а не какое-то животное, которому положено сидеть в клетке. После этого она стала доверять мне. Между прочим, когда мы увидим, насколько удачной была ваша операция на моем лице?

— Завтра утром, когда я сниму швы на пятый день после операции, ваше лицо будет все еще в черно-синих подтеках и немного опухшим, что, несомненно, исказит общую картину, но мы сможем получить общее представление о том, как близко вы подошли к идеальному образу женщины, который я смоделировал.

— Вашему идеалу или Праксителя?

— Думаю, что немножко от обоих. Многое, что вошло в мою модель восстановления вашего лица, было позаимствовано у художника, который, несомненно, был величайшим скульптором в истории. Но каждый раз, когда хирург делает такого рода пластические операции, мне кажется, что подсознательно он реконструирует ткани в соответствии со своим собственным представлением об идеале.